Источник http://qps.ru/51UPM
Образ женщины-воительницы, ловко орудующей мечом, метко стреляющей из лука, свободно обращающейся с конем, не дает покоя вот уже сотням поколений мужчин. В разные века народная молва селила амазонок то на южном берегу Черного моря, то на северном, то в горах Эфиопии, то в дебрях Южной Америки. А как было на самом деле?
Текст: Андрей Журавлев
National Geographic, август 2011
22.08.2011
О воинственных амазонках, дочерях Ареса, знали уже в архаической Греции: Геракл, завладевший (с помощью хитрости, а отнюдь не храбрости!) волшебным поясом всевластной царицы Ипполиты, ставил этот подвиг в один ряд с победой над немейским львом и лернейской гидрой; афинский герой Тесей взял себе в жены храбрую Антиопу; Ахилл, сразивший могучую Пенфесилию у стен Трои, был сам сражен красотой мертвой царицы.
В классические античные времена, когда греки осваивали суровые земли Северного Причерноморья и Приазовья, а Александр Македонский дошел до пустынь Средней Азии, столкновение с иными, «неевропейскими» цивилизациями оживило миф об амазонках. Обычный грек воспринимал женщину либо как общедоступную гетеру, либо как робкую особу, запертую в гинекее – женской половине дома. Последняя была несамостоятельна и почти бесправна: ее не пускали за порог без провожатого, но могли выдать замуж по желанию любого родственника мужского пола, даже собственного сына. Потому вольнолюбивые азиатки казались эллинам фантастическими существами из мира крылатых грифонов и одноглазых аримаспов. Считалось, что амазонки непременно убивали трех врагов, чтобы удачно выйти замуж (невезучие до старости оставались в старых девах), переламывали голени собственным младенцам-мальчикам, чтобы те могли заниматься лишь домашней работой, и отрезали или выжигали правую грудь, чтобы все силы перетекли в правую руку, потрясавшую секирой с двумя лезвиями. Из-за отсутствия одной груди греки и нарекли этих неженственных женщин амазонками, а за ненависть к мужчинам называли ойорпатами – мужеубийцами. Впрочем, мраморные статуи Поликлета и Фидия, не говоря уж об их римских копиистах, рисунки на краснофигурных сосудах, многоцветные мозаики запечатлели изящных красавиц, скачущих в развевающихся туниках, которые обнажали то, чего у амазонок по определению не должно было быть – две груди…
Всего на степных и лесостепных пространствах от Днестра до Дона обнаружено уже 150 захоронений «амазонок» V – первой половины IV века до новой эры.
Греческие писатели, историки и естествоиспытатели поселили амазонок на дальних берегах Эвксинского Понта (Черное море), Меотиды (Азовское море) и реки Танаиса (Дон). Считалось, что в эти земли решительные девы перебрались с реки Фермодонт (ныне Терме), берущей начало среди фаллических скал Каппадокии (Турция) и впадающей в Понт с юга. По мере расширения границ цивилизованного мира страну амазонок помещали и в жарких владениях правителя Мономотапа (нынешняя Зимбабве), и на отдаленных островах Индийского океана. Самих амазонок, конечно, никто не видел, но люди охотно рассказывали, что на соседнем острове, за той горой или на том берегу прекрасные воительницы точно водились, храня золото, жемчуга и другие драгоценности.
На далекой Амазонке. С открытием Америки встречи с амазонками, точнее слухи о них, участились. Так, королевский патент от 26 июня 1530 года на присвоение герба некоему Херонимо Лопесу, перечисляя разнообразные труды и заслуги награждаемого, трудности и опасности, которым он подвергался в Новой Испании (Мексика), упоминал и о его участии в походе «на поиски амазонок». А в отчете об экспедиции конкистадора Франсиско Орильяно, впервые достигшей устья крупнейшей в мире реки (1541 год), монах Гаспар де Карвахаль сообщал о героической битве с амазонками. На что испанский автор «Истории Индий» Франсиско Лопес де Гомара заметил: «Я не верю, чтоб какая-либо женщина прижигала или отрезывала себе правую грудь, чтобы удобнее стрелять из лука, ибо они и так отлично стреляют. Столь же невероятно, что они убивают или изгоняют сыновей или живут без мужей. И другие, помимо Орильяны, рассказывали ту же басню об амазонках с того времени, как были открыты Индии, но никогда подобная вещь не была видана и никогда не будет видана. Из-за этого обмана некоторые уже пишут и говорят "река амазонок", и много партий собираются туда отправиться». В память о так и не пойманных девах на американском континенте осталось имя величайшей реки.
В Австралии и Антарктиде амазонок тоже не оказалось, и в XVIII веке ученые и писатели вернулись к античным первоисточникам. Так, пиит Василий Тредиаковский, исходя из опыта общения с российскими императрицами, не сомневался, что русский народ ведет свое начало от смелых наездниц: «Были они подлинно не Амазоны по-гречески, но Омужоны по-словенски, то есть, были они жены мужественные, и омужоными как себя сами, так и другие их равно называли».
Миф или быль? Сказание об амазонках, подобно мифу о Всемирном потопе, существует почти у всех народов. Ученые же довольно долго считали, что легенда об амазонках иносказательно повествует о пережитках матриархата, сохранившихся в варварских племенах за пределами Средиземноморской цивилизации, а также у народов, пребывающих на «примитивной» стадии развития. И постепенно закрадывалось сомнение: а не было ли это предание всего лишь гендерным анекдотом, за тысячи лет ставшим мифом? Ведь мужчины только на словах хотят казаться смелыми и мужественными, а в подсознании мечтают, чтобы всю ответственность взвалили на себя женщины…
Однако с конца XIX века, когда археологи на юге России начали планомерно раскапывать курганы скифов и прочих кочевников античности, выяснилось, что многое из сказанного в книгах Геродота и других греческих авторов вполне похоже на правду. Так, может быть, и миф об амазонках имел под собой реальную почву – чернозем южнорусских степей? Не случайно ведь некоторые древние источники указывали на то, что поначалу жили воинственные всадницы на берегах реки Амазон, «теперь называемой именем Танаиса», сына амазонки Лисиппы? (Греческий Танаис скифы именовали «Дану», откуда и пошло название «Дон», означающее на иранских языках «река», «вода».)
Более ста лет археологи полагались лишь на свою науку: если в захоронении находили оружие, считали погребение мужским, если украшения – женским, если и то, и другое – парным. Работу осложняло и то обстоятельство, что золото скифских курганов не давало покоя грабителям с античных времен. Не помогали ни заклятья, ни сторожа, ни законы. Продолжают грабить курганы и сейчас.
Пусть ираноязычные скифы и не были нашими прямыми предками, но жили они на той же территории, что служит нам отечеством и, значит, являются нашими соотечественниками. А воры, разворачивающие бульдозером курган в погоне за блестящей безделушкой, уничтожают тысячи предметов, которые позволили бы многое понять в нашей собственной истории. Так что во многих случаях остается довольствоваться бедными разрозненными остатками. Но даже оскудевшие курганные комплексы, когда попадают в опытные руки, позволяют совершать удивительные открытия.
За честь женщин. Летом 1993 года Донская экспедиция Института археологии Российской академии наук раскопала один из разоренных курганов на юге Воронежской области. От скелета уцелели лишь обломки черепа, несколько зубов и фрагменты кистей рук. Тем не менее находки из этого полуразграбленного захоронения превзошли все ожидания ученых: золотые ладьевидные серьги и дутые золотые бусы – изделия мастеров Боспора (греческого государства, занимавшего Керченский и Таманский полуострова), бронзовое зеркало, а также оружие: 30 бронзовых наконечников стрел и два железных дротика. Судя по вещам, курган относился к IV веку до новой эры.
«Я как-то сразу решил, что мы обнаружили парное погребение, – рассказывает руководитель экспедиции, доктор исторических наук Валерий Гуляев. – Об этом, на мой взгляд, ясно говорили сами вещи: предметы вооружения принадлежали мужчине-воину, а украшения и зеркало – его спутнице, жене или наложнице. И, написав черновик отчета, я однажды вечером поделился своими соображениями с коллегами. Все казалось настолько очевидным, что возражать никто не стал, и вопрос вроде бы был решен. И вдруг наш антрополог Мария Добровольская, хрупкая молодая женщина с большими голубыми глазами, дождавшись, когда все разойдутся, тихо, но твердо сказала: "В погребении представлены остатки лишь одного человека, и таковым является особа женского пола в возрасте 20–25 лет". Я не на шутку рассердился. Логика моих рассуждений казалась несокрушимой: оружие есть – значит, мужчина, а украшения и зеркало говорят о присутствии дамы. Ведь я твердо знал, что немногие вооруженные женщины обитали в сотнях километрах к востоку от Дона, в савроматских землях – именно савроматских жриц описывал Геродот. А в наших краях после почти ста лет раскопок об амазонках и слыхом не слыхивали. В общем, разговор получился резковатым. И по возвращении в Москву, не желая прослыть среди своих товарищей по профессии консерватором, я попросил известнейшего российского антрополога Татьяну Алексееву собрать консилиум и окончательно похоронить сенсацию об амазонках на Среднем Дону».
К удивлению археологов, права оказалась молодая антропологиня – так ученые дамы отстояли честь скифских женщин. Следующие полтора десятка полевых сезонов, проведенные в тех местах, полностью подтвердили вывод антропологов о наличии в скифских захоронениях на Среднем Дону останков вооруженных женщин. Более того, выяснились необычные особенности донских «амазонок». «Обратите внимание на утолщения внутренней стороны лобной кости, – говорит Мария Добровольская, ныне ведущий научный сотрудник Института археологии РАН. – Это один из признаков синдрома Морганьи-Стюарта-Мореля – серьезной перестройки в работе желез внутренней секреции, выражающейся в числе прочего в тучности и оволосении по мужскому типу; у донских скифов подобные нарушения встречаются в 18 процентах случаев (против 4 процентов у современного населения). А открыла это явление среди скифов наш антрополог Александра Бужилова, директор Научно-исследовательского института и Музея антропологии МГУ имени М. В. Ломоносова».
Понятно, что обретенная мужеподобность не способствовала естественным женским функциям: беременность протекала с осложнениями, а нередко и вообще, наверное, не наступала (название «амазонки» вполне могло указывать не на отсутствие груди, а на то, что они не кормили грудью). Потому и пик смертности приходился у них не на третий десяток – активный детородный возраст, как в других обществах того времени, а был сдвинут на более позднее время, когда «амазонки» умирали от ран или глубокой по тем временам старости (50 и более лет).
Впрочем, как отмечают медики, подобные гормональные изменения не сказываются на волевых качествах человека. Потому неудивительно, что на останках скифских «амазонок» нередко обнаруживаются следы боевых травм – тяжелых повреждений черепа, ключиц и костей конечностей от ударов колющим и рубящим оружием; наконечники стрел, застрявшие в костях. Одни повреждения оказались смертельными, другие – залеченными. Значит, выжившие женщины возвращались к воинским обязанностям. В одном из украинских курганов была даже обнаружена «амазонка» с грудным ребенком; о ее принадлежности к клану воительниц свидетельствуют изменения фаланг на двух пальцах правой руки, которыми она постоянно натягивала тугую тетиву лука.
В ратных подвигах некоторые из них доживали до 55–60 лет. (Этот рубеж в античные времена преодолевали очень немногие: средняя продолжительность жизни у женщин скифской эпохи составляла всего 33–35 лет.) Столь солидный возраст уже сам по себе примечателен, но у пожилых скифянок нередко отсутствовали почти все зубы и наблюдались отчетливые склеротические изменения позвоночника, сильно ограничивавшие подвижность и служившие источником постоянных болей. Значит, само существование подобных «пенсионерок», безусловно требовавших постоянной опеки и заботы на протяжении ряда лет, свидетельствует об их высоком статусе в обществе.
Об особом положении скифских «амазонок» можно судить и по пышности и богатству погребального обряда. Хоронили их, подобно знатным скифам, в отдельных курганах (обычных семейных женщин погребали во впускных, своего рода «побочных», могилах при курганах или в общих захоронениях). Вместе с ними клали то, чем они владели при жизни – лук со стрелами (порой более 80 штук), дротики, копья, пращевые камни (их находят исключительно в захоронениях женщин). Самым важным особам полагались ценные мечи, боевые топоры, тяжелый доспех, боевой пояс (похожий на тот, что похитил Геракл у Ипполиты), конское снаряжение, иногда – богато украшенная поясная чаша – знак особых ратных подвигов, которого удостаивался далеко не каждый мужчина. Ну и конечно, украшения. Какая же женщина выйдет в свет (пусть это даже «тот свет») без золотых сережек и бус? Иногда в захоронении оказывалась зернотерка, но не для приготовления муки, а для растирания косметических порошков. Облегчить переход в иной мир должно было зеркало и керамическое пряслице или костяное веретено, чтобы ткать путеводную нить по лабиринтам иного мира.
Всего же на степных и лесостепных пространствах от Днестра до Дона, некогда подвластных только скифам, благодаря усилиям украинских ученых под руководством Варвары Ильинской и Елены Фиалко из Института археологии Национальной академии наук и российских археологов обнаружено уже 150 захоронений «амазонок» V – первой половины IV века до новой эры.
Донская вольница. Если женщины у скифов были мужественными, то мужчины, в силу тех же гормональных расстройств, – женственными (полненькими и безбородыми). Геродот и Псевдо-Гиппократ (греческий ученый, автор труда «О воздухе, водах и местностях», настоящее имя которого неизвестно) описали их как жрецов-энареев (от иранского анарья – «немужественный»), которых богиня Афродита Урания поразила «навеки "женским" недугом». А Плутарх поведал такую историю: как-то сражавшиеся с амазонками мужчины, желая обмануть их, предложили вступить с ними в брак, так как, в отличие от мужей амазонок, не являлись ни увечными, ни обезображенными. На что предводительница Антианира якобы ответила крылатыми ныне словами: «Лучше плохонький, да свой».
Вполне закономерно, что в отсутствие мужчин, постоянно отлучавшихся в походы, часть забот по охране семьи, стада и территории приходилось брать на себя легковооруженным (лук и стрелы, копья, дротики, пращи) отрядам женщин-всадниц. Не исключено, что самые опытные из них воевали даже в тяжелой панцирной коннице скифов, предрешившей исход многих сражений античности. Для этого женщинам требовалась не только отчаянная решимость и храбрость, но и знание тактических приемов, навыки и выносливость, слаженность действий. Подобные качества не появлялись вдруг, а вырабатывались длительным обучением. А вот признаков того, что амазонок калечили в детстве, выжигая грудь, не обнаружено. Да и зачем было это делать?
«Для меткой стрельбы из лука требуется совсем другое: обладать спокойствием, концентрацией, хорошей координацией движений руки и глаза, чувством дистанции и времени, – говорит заслуженный тренер России, доцент Российского государственного университета физической культуры, спорта, молодежи и туризма Татьяна Байдыченко. – А техника и методика подготовки юношей и девушек не отличаются».
Привить подобные навыки скифским девушкам можно было, воспитывая в них воинский дух с раннего детства. И если гормональные отклонения способствовали привыканию женщин к мужской работе, то физическое воспитание усугубляло врожденную склонность к мужеподобности. Так создавалась каста скифских «амазонок», и похожих, и непохожих на полумифических дочерей Ареса. А разобраться, где быль, а где вымысел, помогло сочетание современных методов археологии и антропологии...
Большеколесный возок, запряженный парой рослых лошадок, легко вкатился на пригорок, откуда открывался вид на излучину голубого Дану и раскинувшиеся вдоль реки ряды войлочных тентов. Возница в сверкающем на солнце шлеме и доспехе натянул поводья и с трудом повернул голову в сторону лагеря. Часть тентов была свернута, обнажив клетчатые каркасы из тонких ивовых жердей. Возле них суетились округлые человечки, распознать в которых мужчин можно было только по тому, как они стоя облегчались у речного обрыва. Кое-где работники уже заканчивали увязывать жерди кожаными жгутами и приспосабливать по паре вязанок на спину каждой вьючной кобылы, поверх войлочных тюков, чтобы спина животного не поранилась во время долгого перехода. Тяжелый скарб вроде бронзовых котлов грузился на шестиколесные кибитки, запряженные волами.
«Может, в последний раз все это вижу, – думала она. – Устала уже: наряжают и таскают с собой, словно курганное чучело для отпугивания воров». Лишь две изящные серьги да бусы работы боспорских златокузнецов выдавали в этом крепком человеке женскую натуру. Рубец, рассекавший ее лоб и переносицу, пульсировал и ныл, хотя со времени той битвы минуло сорок перекочевок. Впрочем, боль была по-своему даже приятной: вспоминался всадник, которому во время первой своей битвы она ловко ткнула в самый низ живота копьем, скользнув им вдоль обнаженного бедра противника, и даже ощутила, как кованый наконечник уперся в его крепкий крестец. Мужчина еще успел полоснуть ее мечом по лицу и только тогда рухнул с коня. Увлекаемая его тяжестью, она, не выпуская из рук древко, повалилась сверху. «Ойорпата», – шепнул он на последнем выдохе. Теперь и ей придется отложить меч и взять в руки зеркало, чтобы войти в чертог Великой змееногой девы.
Размышления о неминуемом прервал разговор двух всадниц, обгонявших возок и непринужденно обсуждавших возможную встречу с иноплеменниками:
– Мне еще одного убить – и можно замуж. Первого я стрелой сбила, второго – копьем. На этот раз метну дротик…
– А тот, которому ты копье в челюсть всадила, был очень даже ничего.
– До или после?
