Далее:
По прежнему речь идет о семье Франк и приведенные фамилии будут неизвестны,для не прочитавших см.выше, НО наглядно, словами очевидцев рассказывается о жизни пленников в лагерях смерти.Неперадаваемо,страшно.кому интересно читаем до конца.
Карол Анн Лей
Последние дни Анны Франк
Из книги Карол Анн Лей
"Сорви розы и не забывай меня. Анна Франк 1929-1941"
Издание 1998 года,
Издательство: Uitgeverij Мaarten Muntinga, Амстердам
Перевод Юлии Могилевской
Карол Анн Лей родилась в Англии в 1969 году. Над биографией Анны Франк она работала десять лет. Книга написана на основе документальных и архивных материалов, интервью с родственниками и друзьями семьи Франк и другими очевидцами. В биографии описывается вся жизнь Анны от ее рождения в Франкфурте-на-Майне до гибели в концлагере Берген-Белзен. Рассказывается также о судьбах подруг и знакомых Анны, имена которых упомянуты в ее дневнике.
Здесь дается перевод части книги, описывающей последние месяцы жизни обитателей Убежища -- после их ареста.
<...>
Ясным утром 8 августа 1944 года на одном из перронов амстердамского центрального железнодорожного вокзала было многолюдно. Там среди других ждали поезда и сестры Дженни и Ленни Бриллеслейпер, арестованные из-за участия в движении сопротивления. Их разлучили с мужьями и детьми и теперь вместе с родителями и братом отправляли в голландский концентрационный лагерь Вестерборк. Рассматривая других пассажиров, Дженни обратила внимание на одну семью: заботливый отец, растерянная и нервная мать и две девочки-подростка, спортивного вида, с рюкзаками. День был необыкновенно теплый и солнечный, город покрывала золотая дымка, но все люди на платформе, на лицах которых читалось безмолвное отчаяние, казалось, не замечали этого.
Позже Отто Франк напишет в своих воспоминаниях: "После нескольких дней предварительного заключения нас направили в концлагерь. К нашему величайшему горю двое наших покровителей -- Кляйман и Куглер -- также были арестованы, и мы не знали, какая их ждет участь".
Подъехал поезд, ничем не отличающийся от поездов мирного времени. Как только все заняли свои места, двери вагона заперли на замок. Но семья Франк отнеслась к этому равнодушно. Отто: "Мы были вместе, и нам даже дали еду на дорогу. Мы знали, куда едем, и в то же время казалось, будто мы отправляемся на прогулку. Настроение было приподнятым, во всяком случае, если сравнивать со следующим переездом....Ведь возможно, что русские уже в центре Польши! Так или иначе, но мы надеялись на лучшее. Анна, не отрывая глаз, смотрела в окно".
К вечеру поезд подошел к месту назначения.
Лагерь Вестерборк находился в центре провинции Дренте, недалеко от немецкой границы. Его расположение было малоблагоприятным: на песчаной местности, в удалении от населенных пунктов. Первоначально этот лагерь, построенный в 1939 году по инициативе нидерландского правительства, предназначался для приема евреев, бежавших из Германии. После начала оккупации 750 проживающих там беженцев срочно эвакуировали в глубь страны. Но когда немцы переоборудовали лагерь в пересыльный пункт для отправки на восток, первые жители Вестерборка были насильно возвращены туда почти в полном составе.
Из воспоминаний одного заключенного, Нильса Прессера: "Песчаная почва создавала особый микроклимат: при малейшем ветре песок проникал всюду, а после дождя все вязло в грязи. Летом досаждали мух -- их укусы были опасны, особенно для младенцев. Лагерь был огражден колючей проволокой. Каждый из 107 бараков предназначался для 300 заключенных. В бараках были электрические лампочки, но чаще всего они не действовали. На ночь мужчины и женщины расходились по своим баракам, но днем могли, как правило, общаться беспрепятственно".
Вестерборк представлял из себя своего рода городок с фабричными помещениями, школой для детей от шести до четырнадцати лет, домом для престарелых, детским домом, огромной кухней-столовой, церковью, гаражом, телефонной станцией и тюрьмой. Здесь же были кузнечные, столярные, переплетные, мебельные мастерские, парикмахерские. Принимали врачи, ветеринары, дантисты, в больнице было родильное отделение. Функционировали даже гимнастический зал и театр. Рядом с лагерем находилась ферма, поставляющая ему сельскохозяйственные продукты. В магазинах Вестерборка кроме продуктов питания можно было купить предметы личной гигиены.
Повседневная лагерная жизнь -- страхи и переживания, радости и надежды - все это определялось одним: транспортом на восток. Заключенные всеми силами стремились остаться в Вестерборке как можно дольше. Прессер: "Чтобы избежать депортации, люди шли на все: отдавали последние деньги, драгоценности, еду, а девушки предлагали себя охранникам. Настроение в лагере полностью зависело от расписания поездов. На восток они отходили обычно по вторникам, и к вечеру оставшиеся могли вздохнуть с облегчением - атмосфера вновь становилась уютной и спокойной. А к концу недели узников снова охватывали тревога и паника, достигавшие к понедельнику своего апогея. Тогда все пытались что-то узнать о транспорте следующего дня, кого-то уговорить, подкупить...".
По прибытии в Вестерборк в августе 1944 года семьи Франк, ван Пелс и господин Пфеффер должны были пройти установленную процедуру регистрации, неизменную со дня основания концлагеря. На вокзале новых заключенных встречали охранники и доставляли их в центральный регистрационный пункт. Всевозможные сведения о прибывших заполнялись на различных карточках и формулярах. Вера Кон, ведущая опрос Франков, сохранила о них ясные воспоминания: "Господин Франк, его жена и две дочери, еще одна супружеская пара с сыном и зубной врач -- все они скрывались в Амстердаме по тайному адресу. Франк -- мужчина приятной наружности, вежливый и корректный. Он стоял передо мной, не опуская глаз, и спокойно отвечал на вопросы. Анна была рядом с ним. Ее лицо по принятым меркам нельзя было назвать красивым, но необыкновенно живые ясные глаза притягивали внимание. Ей было пятнадцать лет. Все члены семьи держались с достоинством и не проявляли страха или паники".
Муж Веры также находился в Вестерброке. Он работал в отделе распределения новоприбывших. Ознакомившись с делом Франков, он понял, что у них нет никаких шансов на спасение.
Семьи Франков, ван Пелсов и доктора Пфеффера, как незаконно скрывавшихся евреев, поместили в барак "s", что означало "штрафной" (strafbarak). Мужчин обрили наголо, а женщин коротко остригли. У них отняли все их вещи, в том числе, одежду и обувь, вместо них выдали лагерную форму: синие комбинезоны и деревянные башмаки. Им даже не дали мыла, а их паек был еще беднее, чем у других пленников.
В лагере семья Франк познакомилась и подружилась с другими заключенными. Вспоминает Лена де Йонг: "Мой муж быстро сошелся с Отто Франком, они часто вели серьезные разговоры на самые разные темы. Я сблизилась с его женой, к которой однако не решалась обращаться по имени, и звала ее госпожа Франк, в то время, как ее мужа запросто называла Отто. Эдит Франк была особенной женщиной. Она постоянно беспокоилась о своих дочках. С ними я, конечно, тоже общалась. Анна была таким милым ребенком! Девочки еще так многого ждали от жизни... Франки все еще пребывали в потрясении от случившегося с ними. Они были почти уверены, что их не обнаружат в их тайном укрытии в Амстердаме. Это была дружная семья, их всегда видели вместе".
Дни проходили одинаково: в пять утра перекличка, потом рабочий день. Заключенные штрафного барака направлялись обычно на разборку аккумуляторов разбитых самолетов: их детали потом использовали заново. Во время работы разрешалось разговаривать друг, а сам труд был изнурительным и грязным. Люди беспрерывно кашляли из-за пыли и повышенной влажности. Надсмотрщики находились начеку и требовали, чтобы узники работали быстрее. На обед давали лишь кусок черствого хлеба и несколько ложек водянистого супа.
Дженни и Ленни Бриллеслейпер работали в том же помещении, что и семья Франк. Ленни вспоминает: "В Вестерборке мы ежедневно занимались разборкой батареек. Как штрафников нас старались изолировать от других заключенных. По дороге в цех я часто беседовала с Эдит Франк. Мы много говорили о еврейском искусстве, которое она хорошо знала и ценила. Открытость и сердечность этой милой интеллигентной женщины необыкновенно тронули меня. ... Обе девочки были очень привязаны к матери. В своем дневнике Анна утверждает, что мама ее не понимала, но это же обычные мысли для ребенка переходного возраста. В лагере для них было важно одно: оставаться вместе".
Рашель ван Амеронген-Франкфордер также жила в штрафном бараке, но выполняла по лагерным понятиям менее тяжелую и вредную работу: мыла туалеты и выдавала одежду заключенным. Отто Франк обратился к Рашель с просьбой как-то посодействовать, чтобы Анну -- из-за слабого здоровья - определили к ней в помощницы. Рашель вспоминает: "Господин Франк был очень любезным и обходительным. По его наружности и манерам угадывалось аристократическое происхождение. Анна пришла вместе с ним. "Я все могу, я очень ловкая", - сказала она. Такая славная девочка! К сожалению, я ничего не могла для них сделать и посоветовала обратиться к руководству лагеря. Мыть туалеты -- работа, конечно, не менее тяжелая, чем разборка аккумуляторов, но пленные отдавали ей предпочтение, считая ее менее вредной".
Людям, встречавшим Анну в Вестерборке, казалось -- как ни абсурдно это звучит -- что она счастлива. Вспоминает Роза де Винтер: "Я видела Анну Франк ежедневно, она и Петер ван Пелс всегда были вместе. Анна сияла, и казалось, что этот свет распространялся на Петера. В начале мне бросились в глаза лишь ее бледность и болезненность, но потом я ощутила ее силу и обаяние. Она казалась такой яркой и особенной что моя дочь Джуди, Аннина ровесница, не решалась с ней заговорить. От нее как бы исходила теплая волна. Она была так свободна в своих движениях, манере говорить, что я невольно сказала себе: она счастлива. Счастье в Вестерборке - этому трудно поверить".
Рассказывает Ева Шлосс, семья которой подобно Франкам скрывалась по тайному адресу и была предана и арестована: "Нам совсем не было страшно в Вестерборке, он не казался настоящим концлагерем. Ужасен был арест, допросы, побои, но оказавшись на месте, мы ощутили своего рода свободу. Мы могли находиться на свежем воздухе, общаться с людьми, чего были лишены многие месяцы. Мы не сомневались, что выживем. Наверно такая уверенность -- свойство человеческой натуры...".
Роза де Винтер восхищалась Отто Франком: "Отец Анны был молчалив, спокоен и уже одним этим помогал своим близким. Когда Анна заболела, он каждый вечер часами сидел у ее постели, рассказывая разные истории. И сама Анна была такой же. Когда она поправилась, то взяла на себя заботу о больном двенадцатилетнем мальчике Давиде. Они много говорили о вере и Боге: Давид происходил из семьи ортодоксальных евреев".
Однако Отто Франк был настроен менее оптимистично, чем казалось окружающим: "Днем в лагере мы работали, но по вечерам были свободны. Как мы радовались за детей, которые после месяцев заточения могли свободно разговаривать с другими людьми! В то же время нас, взрослых, ни на минуту не покидал страх депортации в польские лагеря уничтожения".
Роза де Винтер: "Для Эдит пребывание в Вестерборке было особенно тяжелым, она почти всегда молчала. Марго тоже была немногословна, но Эдит, казалось, пребывала в шоке. Каждый вечер она стирала нижнее белье. В грязной воде, без мыла - но все стирала и стирала..."
В начале сентября комендант лагеря Геммекер дал руководству Вестерборка задание составить список из тысячи человек для последней депортации на восток. В лагере началась страшная паника. Никто не знал, включено его имя в список или нет. Лишь за день до отъезда в штрафном бараке были зачитаны имена несчастных, среди них были Фриц Пфеффер, Герман, Августа и Петер ван Пелс, Отто, Эдит, Марго и Анна Франк.
Рассказывает Роза де Винтер: "2 сентября нам объявили что завтра, рано утром - отъезд. Ночью мы собрали свои жалкие пожитки. У кого-то было немного чернил. Мы воспользовались им, чтобы на одеялах, которые везли с собой, нацарапать наши имена. На детских одеялах мы написали также адреса, где должны были -- в случае, если потеряем другу друга - встретиться после войны. Я несколько раз повторила своей дочери Джуди адрес ее тетки в Зутпене. Семья Франк условилась о встрече в Швейцарии у родственников Отто".
Это был последний девяносто третий транспорт из Вестерборка. Предстояло перевезти 1019 узников: 498 женщин, 442 мужчин и 79 детей.
3 сентября 1944 года отъезжающим приказали подойти к перрону, на котором уже находилась вооруженная охрана. Царила смертельная тишина. Каждый заключенный нес с собой хлебный паек, выданный на дорогу. Людей выстроили в ряды. Тех, кто не мог идти сам, несли на носилках. Посадка продвигалась медленно: перрон был низкий, и даже здоровым людям забраться в поезд стоило труда.
Вспоминает Ева Шлосс: "Я насчитала 35 грузовых вагонов для нас и несколько второго класса -- для сопровождающих. Грузовые вагоны были совершенно закупорены, но кое-где просвечивали щели, откуда тянулись руки, запертых в поезде людей. Они напоминали утопающих, отчаянно цепляющихся за жизнь. Сияло солнце, пели птицы, и тут же осуществлялось массовое убийство -- немыслимо! В одиннадцать часов прозвенел звонок, и поезд тронулся. На его торце крупными буквами был указан маршрут: "Вестерборк-Освецим, Освецим-Вестерборк"".
Но никто из пассажиров не знал места назначения.
На полу переполненных вагонов -- в каждом перевозилось по 75 человек - лежало немного соломы и стояло ведро, служащее туалетом. Некоторые вагоны были страшно сырыми, в других же было невыносимо душно и темно: свет и воздух проникали лишь через лишь небольшую четырехугольную дырку в потолке. Тяжелую вонь ощутили сразу, едва войдя в вагон, позже она стала нестерпимой. Многие заболевали дизентерией и умирали в пути.
В одном из вагонов, оттесненные к стене, ехали семьи Франк, ван Пелс, де Винтер, господин Пфеффер, Лена де Йонг и сестры Ленни и Дженни Бриллеслейпер. Еще до переезда через границу Голландии произошел страшный инцидент. Рассказывает Лена де Йонг: "Поезд вдруг остановился. Оказалось, что шесть пленных прорубили дыру в полу вагона и пытались бежать через нее. И это - на полном ходу! Один из них погиб, остальные пятеро выжили, но один мужчина потерял руку, а молодая девушка лишилась обеих. Раненых оставили на попечение местных голландцев, и это спасло их. Они живы до сих пор. Остальных загнали обратно в вагон".
Когда поезд останавливался, охранники выдавали заключенным немного хлеба и вареной свеклы. Воды не хватало, всех мучила жажда.
Роза де Винтер: "Поезд стоял не на станциях, а между ними, где не было никаких указателей. Поэтому мы не могли понять, где находимся, а спрашивать боялись. Иногда стояли часами. Солдаты ходили по вагонам и требовали отдать им все ценное. Тем, кому удалось захватить с собой монеты или драгоценности, спрятав их за подкладку одежды, пришлось расстаться с ними. Другие предпочитали выбросить украшения и деньги в окно, чем отдать их в руки захватчиков. Бросали и скомканные записочки, адресованные родным и близким. Эти весточки, подобранные простыми людьми, в том числе, немцами на территории Германии, нередко попадали потом к адресатам".
Ева Шлосс: "Это было страшно, невообразимо. Духота становилась особенно тяжелой, когда поезд стоял, что часто длилось часами. Солнце палило нещадно, крошечные окошечки едва пропускали свежий воздух. Вагоны были переполнены так, что всем сидеть одновременно не удавалось, поэтому садились по очереди. Ведро, служащее туалетом, опорожнялось на остановках, и часто стояло полным до краев".
По ночам почти никто не смыкал глаз. Скрип колес, страх, нестерпимый запах мешали заснуть. Люди рыдали, кричали, ссорились, некоторые теряли сознание. Вспоминает Лена де Йонг: "Госпожа Франк тайком захватила из Вестерборка лагерный комбинезон, и сидя у окна при свете карманного фонарика, пыталась снять с него красную нашивку с номером. Наверно, это был ее способ отвлечься, и ей казалось, что избавившись от нашивки, она как бы теряет клеймо заключенной. Девочки Франк, как и другие дети, старались быть ближе к родителям. Все устали смертельно".
Отто Франк писал в своих воспоминаниях: "В этот страшный трехдневный переезд я видел свою семью в последний раз. Мы старались сохранять мужество...".
Наконец поздно вечером поезд достиг конечного пункта. Послышался лай собак, вдалеке мерцал туманный свет. Двери, запертые в течение трех дней, открылись: "Евреи, выходитесь! Живо, живо, поторапливайтесь!"
Рассказывает Роза де Винтер: "Вокзал был освещен яркими прожекторами, направленными на наш поезд. По перрону с преувеличенным усердием сновали фашистские наемники из военнопленных: им было поручено выгнать новоприбывших пленников из поезда. Подгоняя людей приказами и угрозами, наемники выбрасывали из вагонов чемоданы и сумки и складывали их штабелями. Тут же бросали трупы людей, умерших в дороге". Послышался резкий крик: "Женщины налево, мужчины направо!". Мужчин, среди которых были Отто Франк, Герман ван Пелс, Петер ван Пелс и Фритц Пфеффер, отогнали на другой конец вокзала, а женщин выстроили в пять рядов.
Ева Шлосс: "Первые несколько минут на платформе мы испытали облегчение: наконец свежий воздух и возможность подвигаться! Но тут мы увидели доктора Менгеле, известного под кличкой ‘ангел смерти'. Особый интерес он испытывал к близнецам и инвалидам с рождения. Один из его опытов состоял в том, чтобы умертвить одного близнеца и изучить эффект этой смерти на другом. За время своей службы в Освенциме с мая 1943 года он провел свои страшные эксперименты над 1500 близнецами. Должна признаться, что это был красивый мужчина: высокий, одетый с иголочки. Он стоял, окруженный офицерами СС и их прислужниками, направлявшими на нас оружие. И тут мы заметили табличку "Освенцим". О Боже, как описать, что мы почувствовали в тот момент? Мы распрощались с нашими мужчинами - к счастью, нам дали на это немного времени. Я проводила взглядом своего отца, не зная, суждено ли нам когда-то увидеться".
Вспоминает Отто Франк: "Я никогда не забуду момента, когда мы с Петером в последний раз видели его отца, которого среди других погнали к газовым камерам. Два часа спустя мимо нас проехали грузовики с их одеждой".
Герман ван Пелс был одним из пятисот заключенных девяносто третьего транспорта, умерщвленных сразу по прибытии в Освенцим. Удушены были не только старые и больные, но и все дети моложе пятнадцати лет.
Ева Шлосс: "Мама дала мне большую шляпу и длинное пальто, которые спасли меня от газовой камеры: это несоразмерная одежда помешала Менгеле разгадать мой возраст".
Во время отбора решалось, кто будет допущен в лагерь. Формировались две колонны. Едва заметным движением глаз Менгеле распределял людей налево или направо. А громкоговорители неустанно повторяли: "Идти до лагеря целый час. Для больных и детей в конце платформы стоят наготове грузовые машины ". Это была так называемая естественная селекция: грузовики отбывали прямо в газовые камеры. Женщинам, отобранным для лагеря, дали приказ отправляться и маршировать быстрым шагом. Вот они достигли ворот с известной всему миру надписью: "Arbeit macht frei" ("Работа делает свободным") и вступили на территорию Биркенау, так называемого Освенцима-2, находившегося в трех километрах от основного лагеря. Вокруг забора из железных прутьев, по которым был пущен ток, виднелись бесчисленные неподвижные силуэты охранников.
Новоприбывших женщин погнали в так называемую баню, где они должны были мыться под ледяным душем, их одежду подвергли дезинфекции. Потом в "парикмахерской" им сбрили волосы с подмышек и на лобке. Волосы на голове тоже сбривали или коротко стригли. Пленницам выдали "новую" одежду: грубые тяжелые башмаки и платье -- просто мешок с большим крестом на спине, означавшим: "новенький". Потом женщины обходили ряд служащих лагеря, чтобы сообщить свои персональные данные и получить лагерный номер, который вместе с фамилией был вытатуирован на руке.
Одна из заключенных позже рассказала: "Самым страшным в этой процедуре был момент, когда сбрили мои волосы. Лысая и голая, я стояла перед ними, совершенно незащищенная. Казалось, у меня отняли личность и достоинство, теперь я превратилась в ничто".
А у Евы Шлосс были другие мысли: "Вся эта длительная канитель с бритьем и номерами -- как бы унизительна она не была -- вселила надежду: значит нас не убьют! ... Между тем наемники из самих же заключенных были безжалостнее фашистов. Они спрашивали нас, успели ли мы распрощаться с отцами, братьями, сестрами...: "Их отправили в газовые камеры! Видите дым?"".
Эдит, Марго и Анна Франк, Роза и Джуди де Винтер были направлены в барак 29. Впрочем, все бараки были одинаковыми: длинное узкое помещение 44.2 х 8.5 метра с примитивным умывальником и парашей. Нары из необработанного дерева в несколько ярусов, расположенные так близко друг другу, что на них можно было только лежать, сидеть нельзя. Матрасы были из соломы, и на пятерых заключенных полагалось всего два одеяла. Часто испражнения больных и обессиленных пленниц просачивались с верхних нар на нижние. Ева Шлосс: "Нам даже не досталось места на койках, и мы вынуждены были спать на полу, залитым нечистотами. Так, не покидая барака, нам предстояло провести три недели так называемого карантина, чтобы не занести в лагерь какие-то болезни. После "карантина" нам заново вытатуировали номера: оказывается, в первый раз ошиблись в числах".
Заключенных Освенцима-Биркенау будили пронзительными свистками в пол четвертого утра, после чего следовал безумный бег в туалет, расположенный на границе территории. Завтрак состоял из коричневого пойла непонятного происхождения. Правда, некоторым удавалось что-то "организовать", что на лагерном жаргоне означало "обменять". Осенью Анне удалось "организовать" теплые штанишки. Роза де Винтер: "У нас не было другой одежды кроме лагерных балахонов: под ними мы ничего не носили. Но когда наступили холода, Анна вдруг пришла в барак в длинных трусах до колен. Она выглядела в них смешно и трогательно".
Во время перекличек женщин выстраивали в ряды по пять. Старосты блока пересчитывали заключенных и докладывали начальству. Утренняя перекличка длилась сорок пять минут, вечерняя -- час, но могла растянуться и до пяти часов. Рассказывает Ева Шлосс: "Часто мы стояли часами на невыносимом холоде, всегда рядами по пять. Двигаться было строго запрещено. Между рядами непрерывно сновали женщины из СС и их прислужницы из пленниц, они били плетками тех, кто уже был не в силах держаться на ногах. Нас старательно пересчитывали. Если было расхождение с числом предыдущего дня, то процедура повторялась. А расхождение было почти всегда: ведь люди умирали. Впрочем, и при самом счете нередки были ошибки. На этих перекличках мы проводили большую часть дня. Бог знает, откуда брались у нас силы и мужество".
Ронни Голдштей-ван Клееф, прибывшая из Вестерборка тем же транспортом, что и семья Франк, рассказывает: "Я часто стояла на перекличке рядом с Анной, и мы делили с ней кружку "кофе". Марго стояла с другой стороны от Анны или перед ней -- как случится при построении в колонны. Каждый ряд состоял из пяти женщин. Анна была молчалива и погружена в себя. Казалось, она так и не опомнилась от удара судьбы, бросившего ее в это страшное место".
После переклички тела умерших за предыдущий день кидали в грузовики и увозили, а живых гнали на работу. Анна и заключенные из ее блока должны были раскапывать поле, лежащее в получасе ходьбы от лагеря -- труд совершенно бесполезный и бессмысленный. Тем не менее, вездесущие надсмотрщики сновали и там и ударами плеток заставляли копать быстрее. В пол первого дня приносили суп: зеленоватую жидкость с несколькими кусочками овощей. Некоторые пленницы были уверены, что нацисты добавляли в него средства, вызывающие дизентерию и останавливающие менструацию. Полчаса женщинам разрешали посидеть, потом они работали еще шесть часов, после чего возвращались в лагерь.
Роза де Винтер: "Нам всегда хотелось пить, особенно, во время переклички. Если шел дождь или снег, то мы высовывали язык в надежде, что на него попадут несколько капель. Многие из-за этого схватывали простуду, но жажда была страшнее болезней. Один раз я так мучалась от жажды, что мне казалось: не выдержу, умру. И вдруг передо мной возникла Анна с кружкой "кофе". До сих пор не понимаю, откуда она ее взяла".
Ужин состоял из кусочка хлеба с капелькой маргарина. Роза: "Анна была младшей в блоке, но именно ей мы поручили распределять хлеб". Она исполняла это задание тщательно и честно -- так, что никто не оставался в обиде".
В девять бил отбой, и следующие шесть часов заключенные пытались спать, насколько это было возможно в тех страшных условиях.
Барак Эдит, Анны и Марго выделялся высокой смертностью. Ленни де Йонг: "Некоторые заключенные из их блока -- даже сильные и выносливые на вид - сходили с ума и бросались на провода, по которым был пропущен ток". Газовая камера работала безостановочно. В еврейский праздник - день Примирения -- в нее отправили целый барак, в котором было много больных.
Один раз по дороге с работы, проходя мимо газовых камер, группа Анны наткнулась на несколько венгерских детей, ожидавших под проливным дождем своей очереди. Вспоминает Роза де Винтер: "Анна толкнула меня: "Посмотри только на их глаза...". Она плакала. А вообще у большинства из нас уже давно не было слез".
Цыганское отделение лагеря было поначалу довольно привилегированным. Семьи не разлучали, и для детей даже открыли школу. Но в сентябре 1944 года немцы решили уничтожить всех цыган. Роза: "Мы видели, как их загоняют в грузовики, но казалось, не осознавали, что происходит. Ежедневное столкновение со горем и смертью словно ожесточило наши души. Но Анна страдала вместе с обреченными. Как она плакала, когда мимо нас проехал грузовик с цыганскими девочками, совершенно голыми!".
Роза очень привязалась к Анне. "От нее исходила какое-то внутреннее обаяние. Наверно, благодаря ему ей порой перепадало что-то лишнее. Когда Джуди заболела и ужасно страдала от жажды, Анна "организовала" для нее чашку теплого "кофе". ... Она часто ухаживала за больной матерью. Эдит была совершенно беспомощна, и Анна делала для нее все, что могла: живо, бодро и даже -- в этих условиях -- с особой грацией".
Заключенные поддерживали других и искали поддержку у товарищей по несчастью. Так возникали группы. В одной из них были Эдит, Анна, Марго, Роза, Джуди и несколько немецких евреек. Госпожу ван Пелс они потеряли из виду с момента прибытия в лагерь.
Рассказывает бывшая пленница: Они всегда были вместе -- мать и две дочки. Непонимание и ссоры, описанные в дневнике -- все это исчезло в тех страшных обстоятельствах. Эдит Франк всегда думала о девочках, старалась достать для них что-то съестное. Она неизменно сопровождала их в туалет. И постоянно переживала за детей. Но что было в ее силах?".
Из рассказа другой заключенной: "Что-то происходило с нашими чувствами и достоинством. Помню жуткую сцену: несколько истощенных голых женщин дерутся из-за куска заплесневелого хлеба. Когда я первый раз увидела телегу с грудой трупов, то оцепенела от ужаса. Второй раз подумала: "Ах, опять". А третий раз и вовсе не обратила внимания... Эдит, Анну и Марго я всегда видела втроем. Конечно, я тогда понятия не имела о дневнике и не знала, какая Анна особенная".
7 октября самых молодых и сильных женщин из блока Эдит, Анны и Марго отобрали для работы на оружейной фабрике. Каждая мечтала попасть туда: ведь это был шанс выжить! Джуди де Винтер оказалась одной из счастливиц. Она вспоминает: "Помню мой последний разговор с Марго и ее матерью. Анна находилась в санитарном блоке, потому что у нее была чесотка, иначе ее, наверно, тоже взяли бы на фабрику. Госпожа Франк сказала: "Конечно, мы останемся вместе с ней", и Марго кивком подтвердила это. Больше я их никогда не видела".
Возбудители чесотки -- клещи, проникающие под кожу и вызывающие появление зудящих и гноящихся ран. Анну, подхватившую эту болезнь, поместили в так называемый чесоточный барак. Марго из солидарности пошла туда вместе с ней. Лена де Йонг вспоминает, что Эдит была в отчаянии: "Она не съедала свой хлеб, а искала возможность передать его девочкам. Она пыталась вырыть дыру под стенкой санитарного блока, что в рыхлой земле было не так трудно. Но у Эдит не хватало сил и для этого, и тогда взялась за дело я. Она стояла рядом, то и дело спрашивая: "Ну как, получается?". Дыра удалась, через нее мы могли переговариваться с девочками и передавать им еду.
Марго тоже заразилась чесоткой: это было неизбежно. В санитарном блоке тогда находились также Ронни Гольдштейн и Фрида Броммет. Фридина мать вспоминает, как она и Эдит воровали для больных девочек суп: "Нужда научила нас ловко и незаметно черпать дополнительные порции при разноске. А вообще, как только выдавалась свободная минутка, мы отправлялись на поиски еды. Подобно матерям-тигрицам мы рыскали по лагерю, и все, что удавалось найти, отдавали нашими детям.
Ронни Гольдштейн: "Если я слышала у стены голоса госпожи Броммет или госпожи Франк, то знала, что они принесли нам что-то поесть. Болезнь у меня протекала относительно легко, поэтому именно я подходила к стене, брала передачу, и мы делили ее на всех. Женщины приносили хлеб, кусочки мяса или баночку сардин, украденные со склада. Так что в больничном блоке мы питались относительно неплохо".
Однажды Ронни нашла в матрасе платиновые часы, спрятанные, очевидно, другой заключенной -- умершей или вернувшейся в свой барак. Ронни отдала находку Эдит и госпоже Броммет, которым удалось обменять их на целую буханку хлеба, сыр и колбасу.
Для Марго и Анны все передачи -- даже крошечные -- были чрезвычайно важны: их болезнь протекала тяжело, и они были сильно истощены. "Девочки Франк в чесоточном блоке, - вспоминает Ронни Гольдштейн, - почти не общались с другими. Только при дележе еды они немного оживлялись. Они болели тяжело: их тела сплошь покрывали сыпь и язвочки. Мазь -- единственное наше лекарство -- помогала мало. Девочки мучались от зуда и были очень удручены. Чтобы немного подбодрить их, я часто им пела".
Одежду у больных чесоткой отнимали из санитарных соображений. Обнаженные, обессиленные, они лежали на полу, наблюдая, как за окном растет гора трупов. x x x
Между тем Отто Франк, Петер ван Пелс и Фритц Пфеффер пытались выжить в мужском бараке Освенцима. Их товарищ Самюэль де Лима вспоминает: "Некоторые из нас находили в себе мужество надеяться и бороться за свою жизнь, тогда как другие впадали в депрессию или буквально сходили с ума от голода. Отто как-то сказал: "Нам надо держаться от этих людей подальше, ведь от этих бесконечных разговоров о еде потеряешь рассудок...". Именно этого -- лишиться разума -- мы боялись больше всего. Мы старались отвлечься от постоянных голодных мыслей: говорили о Бетховене, Шуберте, операх и даже пели". Отто и Самюэль стали хорошими друзьями и находили друге в друге поддержку. Рассказывает Самюэль: "Отто как-то сказал мне: "Почему бы тебе не называть меня папа Франк, ведь по возрасту ты годишься мне в сыновья? " Я не понял его и ответил: "Зачем же? У меня есть отец, он сейчас живет по подпольному адресу в Амстердаме". "Я знаю, но сделай это, пожалуйста, для меня". С тех пор я называл его папой."
29 октября в барак нагрянула комиссия -- очередная селекция. Отто, Самюэля и Петера оставили в Освенциме, а доктора Пффефера депортировали сначала в Заксенхаузен, а затем в немецкий концлагерь Нойенгамме, где он умер 20 декабря 1944 года. О последних днях его жизни ничего не известно. x x x
30 октября 1944 года объявили селекцию и в женском отделении Освенцима-Биркенау. Русские тогда уже были приблизительно в ста километрах от лагеря.
Рассказывает Ленни Бриллеслейпер. Нас палками выгнали из барака, но не послали на работу, а собрали на площади для общей переклички и заставили раздеться догола. Так мы простояли день, ночь и еще один день. Иногда разрешали лишь чуточку размяться и время от времени кидали нам сухие куски хлеба. Потом плетками погнали в большой зал, где было, по крайней мере, тепло. Этот зал, где и собирались провести отбор, был залит нестерпимо ярким светом. Офицер, в руках которого находилась наша судьба, был никем иным, как самим Йозефом Менгеле. "Я бы узнала его из тысячи, - вспоминает Ленни. Высокий блондин с красивым интеллигентным лицом. Нас взвешивали и осматривали, после чего Менгеле указывал рукой налево или направо: как мы думали - жизнь или смерть". Многие женщины прибегали ко лжи, как последнему средству спасения: они убавляли себе годы. Так поступила и Роза. "Мне 29!, - закричала она Менделе, - и у меня ни разу в жизни не было поноса!". Но палач указал пальцем направо -- группу старых и больных. Там же вскоре оказалась и Эдит.
Вот на очереди девочки Франк. Роза и Эдит сжались от ужаса. Роза, как сейчас, видит их перед собой: "Пятнадцать и восемнадцать лет, голые, худющие, под безжалостными взглядами фашистских офицеров. Анна смотрела прямо перед собой, она подтолкнула Марго, чтобы та выпрямилась". Тощие, истощенные подростки со следами недавней болезни. Но они были молоды. "Налево!" - приказал Менгеле.
Воздух пронзил страшный крик Эдит: "Дети, о дети!"
Женщины, оставшиеся в Освенциме, забились в больничный барак, словно надеясь найти там спасение от безжалостной судьбы. Роза де Винтер: "Мы лежали вперемежку -- исхудавшие, совершенно обессиленные. Эдит сжимала мою руку. Вдруг открылась дверь, и вошла женщина с фонарем. Направив его на нас, она выбрала двадцать пять человек, которые выглядели чуть лучше других. Мы с Эдит оказались среди них. "Скорее, скорее, - торопила нас женщина, в которой я узнала старосту греческого барака, - на перекличку, в другой блок". Потом, оглядываясь, мы видели, как оставшихся увозили в газовые камеры". x x x
Анна и Марго находились среди 634 женщин, отобранных для отправки в другой концлагерь. Им выдали старую одежду и обувь, одеяло, четвертушку хлеба, двести грамм колбасы и капельку маргарина. Потом всех загнали в поезд. Никто из заключенных не знал, куда они едут. Четыре дня они провели в набитом до предела, жутко холодном вагоне. Пищу им больше не давали. Поезд доставил пленниц на станцию, лежащую на расстоянии километра от лагеря Берген-Белзен.
Их повели в новое отделение лагеря, срочное строительство которого началось в сентябре 1944 года. Но бараки еще не было достроены, и узницам предстояло жить в палатках.
Ленни Бриллеслейпер рассказывает о дороге от станции к лагерю: "Мы -- живые скелеты в лохмотьях - шли по чудесной местности. Ландшафт напоминал Голландию, и осень стояла во всем своем великолепии. Вдруг кто-то из нас падал...Необыкновенная природа -- и смерть. Это был чудовищный контраст. А вдоль дороги стояли местные жители и смотрели на нас. Вот мы прошли через ворота, и оглядевшись по сторонам, не увидели газовых камер. Все вздохнули с огромным облегчением! Но бараков мы тоже не увидели -- только палатки, а ведь на дворе стояла глубокая осень. Нам всем выдали немного еды и по одеялу".
Ленни и Дженни познакомились с семьей Франков еще в Вестерборке, откуда они вместе были переправлены в Освенцим. Но там их пути разошлись. А вскоре после прибытия в Берген-Белзен они неожиданно встретили Анну и Марго. Ленни: "Мы заметили на холмике кран воды и тут же поспешили туда, чтобы хоть немного помыться. Вдруг мы увидели двух девочек, бежавших к нам навстречу и что-то кричащих по-голландски. Они бросились к нам на шею - это оказались сестры Франк: наголо обритые, исхудавшие, почти прозрачные. Мы тут же спросили их о матери. Анна расплакалась, а Марго тихо ответила: "Селектирована", что означало "газовая камера". Мы быстро помылись на холодном воздухе и натянули на себя ту же одежду: другой не было. Потом спустились в палатку".
Вспоминает Дженни Бриллеслейпер: "В палатке было грязно, а запах напомнил мне клетки хищников амстердамского зоопарка. Мы пришли слишком поздно, поэтому нам достались худшие места - на верхних нарах. Там было нестерпимо жарко, наверно, от огромного скопления людей. Вскоре пошел дождь, вода просачивалась на нас сквозь дыры. Мы с сестрой забились вместе под наши одеяла, так же как и Анна с Марго. Они напоминали умирающих птичек, на них больно было смотреть...". Из рассказа другой заключенной: "Пол и нары покрывал лишь тонкий слой соломы, света не было. Не было и туалета, а попасть в общую лагерную уборную удавалось редко: ее всегда окружала толпа".
7 ноября разразилась непогода: сильный ветер, дождь. Порывы ветра сломали непрочные основы палаток. Каким-то чудом всем женщинам удалось выбраться из-под них. Ленни Бриллеслейпер: "Под ураганом и проливным дождем мы стояли в своих лохмотьях, пока охранники не загнали нас на кухню. На следующий день нас перевели в сарай, забитый старым тряпьем. Анна спросила: "Почему они хотят сделать из нас зверей?". На что кто-то ответил: "Потому что они сами -- дикие звери". А потом мы заговорили о том, как будем жить после войны... Эти разговоры были редким лучиком света в нашем немыслимом существовании. Ах, мы не знали, что самое страшное еще впереди!".
В конце концов замерзших и обессиленных женщин поместили в недостроенный барак. Кран был один на всю территорию с несколькими тысячами заключенных. Земля вокруг скоро превратилась в открытый общественный туалет, поскольку у многих не хватало сил дойти до лагерной уборной. Антисанитария была страшная. Тела умерших часто неделями лежали рядом с бараками, а в лагерь все прибывали новые заключенные.
Нары Анны и Марго и сестер Бриллеслейпер находились рядом. Ленни вспоминает: "Воля девочек еще не была сломлена. Анна сочиняли разные истории, и Марго -- тоже. Забавные шуточные рассказы. Мы рассказывали по очереди, и в основном речь шла о еде. Один раз мы фантазировали, как пойдем в американский ресторан, и Анна вдруг расплакалась: ей стало страшно от мысли, что она никогда не вернется домой. Мы составляли меню из разных вкусностей. Еще говорили о том, что будем делать после освобождения. Анна часто повторяла, что ей еще предстоит много учиться".
Предполагалось, что женщины Берген-Белзена будут работать за территорией лагеря, но из-за слабого здоровья их ежедневно посылали в так называемый "обувной" барак, забитый старыми башмаками. Обязанности заключенных состояли в том, чтобы отделить подошву от верхней части туфель. На это хватало сил лишь немногим, к тому же руки быстро покрывались гнойными ранками. Заражение крови стало частым явлением. Ленни и Анна были одними из первых, кто отказался от этого непосильного труда. Ленни: "Моей сестре и Марго кое-как удавалось работать, и они делили с нами дополнительный паек, который за это получали: кусочек хлеба и немного водянистого супа. Мы же с Анной "организовывали" еду, то есть воровали или выпрашивали на кухне. Тех, кто на этом попадался, избивали, но нам везло. Это было более выгодное занятие, чем работа. Но мы никогда не крали у своих, а только у нацистов". x x x
Анна и Марго были уверены, что их мать погибла в газовой камере, но Эдит была жива и в страшных нечеловеческих условиях Освенцима продолжала бороться за свою жизнь. Роза де Винтер стала ее верной подругой, женщины старались держаться вместе. Они даже радовались, когда их вдвоем поместили в "чесоточный" барак. Роза вспоминала потом, что они забились под одно одеяло, но не могли сомкнуть глаз. На следующее утро их и некоторых других пленниц выгнали на перекличку, что они сочли за новое издевательство. Но это оказалось спасением: скоро они увидели, что всех женщин из "чесоточного" блока отправляют грузовиками на смерть. Так называемые чистки длились неделями, после чего газовые камеры Освенцима по приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера были демонтированы и разрушены. Не иначе, как к лагерю подступали союзники...
Эдит и Розу поместили в инвалидный барак, предназначенный для женщин, которые не могли работать. Пленницы страдали от голода, а еще больше от жажды. И с отчаяния глотали снег. Снегом они и мылись -- на ледяном холоде, чтобы хоть немного уменьшить муки, причиняемые вшами. В один день Роза была вынуждена отвести свою подругу в санитарный блок. Эдит отказывалась: боялась регулярных селекций среди больных, она не хотела умирать. Но ее била лихорадка, температура поднялась до 41 градуса, а в так называемой больнице было по крайней мере тепло. И все же жить Эдит оставалось недолго. Роза де Винтер: "Она так исхудала, что напоминала собственную тень. Я прилегла к ней на нары, стараясь хоть немного ее приободрить. Но она едва сознавала, что происходит. Эдит не съедала свой хлеб, а прятала под матрас, уверяя, что бережет его для своего мужа. Может, она была слишком слаба, чтобы есть?".
Эдит умерла 6 января 1945 года -- от чего, точно не известно: тифа, дизентерии или просто -- от голода. x x x
В конце ноября в Берген-Белзен прибыла Августа ван Пелс. Анна и Марго не видели ее два месяца, прошедшие со дня депортации из Вестерборка. Госпожа ван Пелс примкнула к их группе, которая кроме Ленни и Дженни Бриллеслейпер включала в себя сестер Дину и Ханну Даниэлс и совсем юную девочку Соню -- по воспоминаниям очевидцев, талантливую и мечтательную. Все они были из Голландии и заботились друг о друге. Ленни: "Когда приносили еду, нужно было не упустить свою долю, иначе все расхватывали другие заключенные. В этом отношении в Освенциме было больше порядка, здесь же царил хаос. Еду мы всегда делили поровну. Следили за тем, чтобы наши подруги не забывали мыться, но и не слишком усердствовали: ведь кран с холодной водой находился на улице. Но как мы не старались поддерживать друг друга, все постепенно теряли силы и волю: мы не жили, а существовали".
В декабре 1944 года заключенные Берген-Белзена попытались отпраздновать Рождество. Ленни: "За несколько дней мы начали откладывать хлеб и кофейный суррогат из нашего жалкого рациона, а к празднику нам даже выдали немного сыра. Я спела в другом бараке несколько песенок, за что мне дали кислой капусты. Анне удалось достать где-то головку чеснока, а сестрам Даниэлс - морковку и свеклу". Все это мы поставили на наш рождественский стол, тайком разожгли камин и поджарили на нем картофельную кожуру. Анна сказала: "Мы отмечаем не только Рождество, но и Хануку". Мы пели еврейские песенки и плакали. Потом стали рассказывать истории. Марго вспомнила, что их отец был мастером сочинять. "Жив ли он?" -- спросила она в слезах. Анна ответила: "Конечно, жив!". Потом мы легли спать и еще долго плакали под одеялами".
Одна из бывших пленниц: "Можно ли рассказать о Рождестве 1944 года в Берген-Белзене, которое отмечали четыре тысячи умирающих? Женщины, сжавшиеся от холода, скрюченные, истощенные дети пытались хоть как-то отметить праздник. Ах, если бы даже нашлась рука, способная описать все ужасы нашего существования, то ни один глаз не смог бы прочитать эти строки, и ни одно сердце не выдержало их...". x x x
В конце ноября 1944 года в Освенциме оставалось 32.000 заключенных, среди которых был и Отто Франк. Непосильная работа, грубое отношение надсмотрщиков, скудная пища подорвали его здоровье и силу духа. "Тогда я, действительно, сломался, не только физически, но и духовно. Однажды утром я не смог встать с нар. Но мои товарищи настояли на том, чтобы я собрал все силы и поднялся. "Иначе, - утверждали они, - это верный конец"". Они позвали голландского врача, и тот отправил меня в больничный барак. "Я постараюсь уговорить немецкого доктора оставить тебя там подольше", -- сказал он. И в самом деле - уговорил, и этим спас мою жизнь.
Петер ван Пелс работал в почтовом отделении Освенцима и получал дополнительный паек. Он навещал Отто в санитарном блоке, и Франк убеждал его попытаться тоже туда попасть, в крайнем случае, затаиться где-нибудь - но во чтобы то ни стало избежать депортации. Но Петер отказался -- боялся наказания. Кроме того, никто не знал, кто подвергается большей опасности: оставшиеся или депортированные заключенные. Ведь возможно, нацисты начнут уничтожать оставшихся перед приходом освободителей.
16 января группа заключенных, среди которых был Петер, покинула Освенцим. Так начался их последний скорбный путь, по которому шли десятки тысяч других пленников из Дахау, Заксенхаузена, Равенсбрюка и Бухенвальда. Люди шли, оставляя за собой неисчислимое количество трупов. Петеру удалось добраться живым до австрийского Маутхаузена, где он умер 5 мая 1945 года за три дня до освобождения лагеря.
27 января Освенцим был освобожден русскими войсками. Отто вспоминает солдат в меховых полушубках: "Это были хорошие люди. То, что они коммунисты, нас мало волновало: мы видели в них прежде всего наших освободителей! Русские дали нам еду, хотя у них самих было немного, и позаботились о больных". Отто выделили отдельную койку в бараке, где находились также и женщины из Биркенау. Среди них была Ева Шлосс: "Я обратила внимание на сильно исхудавшего мужчину среднего возраста. Его голова напоминала скорее череп, но глаза были живыми и пронзительными. Мне казалось, что я его уже где-то видела". Вдруг он улыбнулся: "Я Отто Франк, - сказал он, - а ты -- Ева, верно ведь, подружка Анны?". Отто подошел ближе, слегка обнял меня, а потом крепко сжал мои руки: "Скажи, знаешь ли ты что-то об Эдит, Анне и Марго?". Но я ничего не могла ему рассказать: я уже давно потеряла их след.
Здоровье Отто постепенно восстанавливалось. 25 февраля он написал письмо матери в Швейцарию.
Дорогая мама,
Надеюсь, что до вас дойдут эти строки. Меня освободили русские солдаты, и я прибываю в хорошем здравии. Об Эдит и детях мне ничего не известно, скорей всего, они были депортированы в Германию. Всем сердцем я надеюсь, что они живы, и что мы скоро встретимся. Надеюсь, с вами все благополучно. Пожалуйста, сообщите моим друзьям в Голландию и братьям Эдит в Америку, что я свободен и здоров. Надеюсь, получить от вас весточку.
Нежно целую,
Ваш сын Отто. x x x
В начале 1945 года в Берген-Белзен прибыла новая партия заключенных. Среди них была и Рут Бонихади, которой удалось поговорить с Анной через колючую проволоку: "Мы болтали подобно обычным девочкам нашего возраста: об одежде, о мальчиках... Как будто и вовсе не было войны. Но конечно, говорили и о пропавших семьях, скудности пищи. Анна показалась мне слишком взрослой для своих лет. Но это относится ко всем нам: ведь столько пришлось испытать. У меня и в мыслях тогда не было, что Анна -- писательница...".
Вспоминает Ленни Бриллеслейпер: "Чтобы освободить место для новой партии заключенных, нас перевели в другую часть лагеря. Анна была очень возбуждена, она хотела как можно скорее узнать что-то о новоприбывших: "Идемте сейчас же туда, они все из Голландии, может, встретим знакомых!". На несколько минут из грустной и углубленной в себя девочки она превратилась в ту Анну, которую мы позже узнали по ее дневнику: живую, полную энергии... Но этот подъем длился недолго. Она в самом деле встретила несколько знакомых, и узнала от них, что ее старая школьная подруга Лиз уже давно находится в Берген-Белзене. Она разыскала ее, и Лиз отдала Анне что-то из еды. Та хотела разделить ее со всеми нами, но мы отказались: это был подарок только для нее и Марго". x x x
Ханнели (Лиз) Гослар, ее отец, двухлетняя сестенкя Габи, домработница и бабушка с дедушкой со стороны матери были арестованы в Амстердаме 20 июня 1943 года и помещены в нидерландский концлагерь Вестерборк. Мать Лиз скончалась незадолго до этого при родах третьего ребенка, родившегося мертвым. Дед умер в Вестерборк в ноябре 1943 года, а три месяца спустя Лиз с отцом, бабушкой и сестрой оказалась в Берген-Белзене. Они содержались в лучших условиях, чем сестры Франк и другие женщины из их группы.
Когда в лагерь прибывали новые заключенные, Лиз старалась узнать, нет ли среди них знакомых. Она случайно встретила Августу ван Пелс, которая рассказала ей, что в лагере находится Анна Франк, и обещала позвать ее к забору. Лиз Гослар: "Я услышала голос Анны, она звала меня, а потом увидела ее саму: замерзшую, наголо обритую, худую, как скелет. Она рассказала, что они вовсе не эмигрировали в Швейцарию, а скрывались в Амстердаме, и что ее матери уже нет в живых, и отца, наверно, тоже. Да, Анна думала, что ее отца убили, а ведь это было не так! Она обожала его, и если бы знала, что он жив, то это, возможно, дало бы ей силы выжить самой...". Девочки не могли наговориться о том, что им пришлось пережить в последние годы. Анна пожаловалась на голод, и Лиз, в барак которой поступали посылки от "Красного Креста", пообещала ей помочь.
Следующим вечером они снова встретились, и Лиз перебросила через забор пакет с шерстяной кофтой, печеньем, сахаром и баночкой сардин. Вдруг она услышала отчаянный крик Анны: другая пленница схватила передачу и убежала. Через день Лиз наконец удалось передать подруге посылку. Больше они уже никогда не виделись.
Матери одной из одноклассниц Марго также случилось встретить Анну в Берген-Белзене: "Я увидела ее через колючую проволоку, отделявшую от нас другой лагерный район. Условия там были гораздо хуже наших: ведь мы получали пакеты от "Красного Креста", а у них не было ничего. Я крикнула: "Анна, не уходи!", бросилась в свой барак, собрала все, что мне попалось под руку, и вернулась обратно к забору. Но я была слишком слаба, чтобы перекинуть через него посылку. Тут я увидела знакомого заключенного, господина Брила -- мужчину высокого и еще довольно сильного. Я сказала ему: "У меня здесь старое платье, мыло и кусок хлеба. Не могли бы вы передать все это той девочке?" Он засомневался -- ведь за такие действия грозило наказание -- но, как только увидел Анну, кивнул мне и сделал то, о чем я просила".
Однажды в Берген-Белзен поступила группа совсем маленьких детей. Их содержали в относительно сносных условиях, поскольку не могли точно определить: евреи они или нет. Ленни, Дженни, Анна и Марго часто навещали малышей, рассказывали им сказки, пели песенки. Потом Ленни и Дженни добровольно пошли работать санитарками в барак для смертельно больных. Их пути с Анной и Марго тогда разошлись: слабое здоровье не позволило девочкам Франк присоединиться к ним. Сестры Бриллеслейпер увиделись со своими подругами, когда те уже были тяжело больны. Ленни: "Марго совсем ослабела от дизентерии и уже не вставала. Анна ухаживала за ней, как могла, а мы пытались "организовать" что-то из еды. Потом их перевели в санитарный блок. Мы хотели отговорить их: ведь находиться там во время эпидемии тифа означало верный конец. Но в "больнице" было по крайней мере тепло. Анна сказала: "Главное, что мы вместе, а там пусть будет, как будет". Марго молчала: у нее была высокая температура, и она мечтательно улыбалась. Ее душа витала уже где-то далеко... ".
****
В начале марта 1945 года русские поезда доставили бывших заключенных Освенцима в польский город Катовиц. Большинство из них разместили в здании школы. Отто старался не терять связи с друзьями и родственниками. 18 марта он писал своей племяннице в Лондон: "... Я не знаю, должен ли рассказать матери во всех подробностях о том, что мне пришлось пережить. Сейчас я здоров, и это главное. Постоянно вспоминаю голландских друзей, оказавших нам неоценимую помощь, когда мы жили в укрытии. Куглера и Кляймана арестовали вместе с нами. Невыносимо думать, что они пострадали из-за нас, и надеюсь всем сердцем, что они сейчас живы и свободны.
Больше всего меня мучает то, что я не знаю, где Эдит и дети. Я всегда был оптимистом, стараюсь и теперь не терять надежды".
Через два дня, как было отправлено это письмо, Отто встретил Розу де Винтер. Рассказывает Роза: "Мы сразу узнали друг друга. Я не знала, как сообщить ему о смерти Эдит и боялась вопросов, которые, как я видела, уже готовы были сорваться с его губ. Он смотрел на меня глазами, полными надежды. Я сказала, стараясь не расплакаться: "Мне ничего не известно о ваших детях. Но вашей жены больше нет. Она умерла на нарах рядом со мной...""
Письмо Отто матери:
Дорогая мама,
Пишу несколько строчек. Я узнал страшную новость о том, что Эдит больше нет в живых. Она умерла от истощения 6 января . Ах, если бы она продержалась еще две недели, то, возможно, дождалась бы русских. Теперь я живу только мечтой, что встречусь с девочками. Скорей бы вернуться в Голландию! Больше писать не могу.
С любовью, Отто. x x x
В период с декабря 1944 по март 1945 в Берген-Белзен прибыло около 45.000 мужчин, женщин и детей. Лагерь тогда был охвачен эпидемией сыпного тифа. Дневной паек состоял из чайной ложки маргарина, кусочка сыра или колбасы, чашечки заменителя кофе и немного супа. Хлеб выдавали очень редко. Изголодавшиеся пленники варили траву, а когда в барак несли суп, слизывали упавшие на землю капли. Еду доставляли с охраной - обезумевшие от голода, пусть и крайне ослабевшие люди, были опасны.
Как-то заключенным в течение нескольких дней не выдавали воду, а тех, кто пытался сам добраться до колодца, расстреливали. Казалось, никогда еще на квадратном километре земли не лежало столько мертвых тел... Трупы ежедневно увозили в крематорий, но их становилось все больше, и печи уже не справлялись с нагрузкой. Тогда тела просто стали оставлять на земле и в самих бараках. Бывало, что голод доводил до каннибализма. А между тем сытная еда была за стенкой: склад лагеря ломился от посылок "Красного Креста".
Назвать условия в так называемых больничных бараках антисанитарными было бы слишком мягко: все больные страдали поносом, и помещение было полно нечистот. Заболевшие сыпным тифом Анна и Марго находились как раз в таком бараке.
Вспоминает одна заключенная: "Девочки Франк слабели с каждым днем. Тем не менее, они ежедневно подходили к забору так называемого свободного лагеря в надежде, что им перепадет какая-то передача. Иногда им везло, и тогда они, радостные, возвращались к своим нарам с посылкой и с жадностью съедали ее содержимое. Но было видно, что они очень, очень больны. Выглядели они ужасно. Иногда Анна и Марго бранились из-за пустяков -- и это все из-за болезни. А то, что у них был тиф, не оставляло сомнений. Их нары находились на очень неудобном месте: внизу около двери. Девочки постоянно мерзли, и время от времени слышались их крики: "Дверь! Закройте дверь!" Эти отчаянные просьбы с каждым днем звучали все тише. Я была свидетельницей их постепенного мучительного угасания, сопровождающегося апатией, иногда прерываемой лихорадочным возбуждением".
Самая крупная, известная в истории эпидемия сыпного тифа была в концлагерях Второй мировой войны. Эта страшная болезнь, разносимая вшами и клещами, из-за отсутствия мер профилактики охватила весь Берген-Белзен. Тиф характеризуется высокой температурой, постоянной головной болью и ломотой в спине. Через несколько дней на коже - сначала в области живота, а потом по всему телу - появляется розовая сыпь. Сознание больных заторможено, они плохо ориентируются во времени и пространстве, речь тороплива и бессвязна, периоды возбуждения сменяются угнетением и апатией. Если тиф не лечить, больного ждет мучительная смерть, сопровождаемая лихорадкой и судорогами. У Марго и Анны были налицо все симптомы этой болезни.
Вспоминает Ленни Бриллеслейпер: "...Мы снова навестили девочек Франк. Перед нами предстала удручающая картина. Марго упала с нар на цементный пол и лежала там в полузабытье. У Анны была высокая температура. Тем не менее, она встретила нас весело: "Марго сладко спит, а раз так, то мне не надо к ней вставать". И прибавила: "Ах, мне так тепло!". Она выглядела довольной и радостной".
Видимо, падение на холодный пол оказалось роковым для тяжело больной Марго. Точная дата ее смерти не известна: она умерла в середине или конце марта 1945 года.
Дженни Бриллеслейпер: "Анна была тоже очень больна, но пока жила Марго, она еще как-то держалась... А после смерти сестры, казалось, совсем перестала бороться за свою жизнь. В один день я застала ее голой, завернутой в одеяло: она не могла больше вынести неисчислимого числа вшей и других паразитов на своей одежде и поэтому выбросила ее. Зимой, в мороз, она лишь слегка прикрывала свое тело. Я принесла ей какие-то тряпки -- все, что могла найти. Еду дать не могла, мы и сами страшно голодали".
В один день Ленни и Дженни застали нары Анны пустыми: "Мы знали, что это означает. Стали искать рядом с бараком и нашли. Позвав на помощь еще двух женщин, мы оттащили бесчувственное тело к общей могиле, куда раньше уже отнесли и Марго. Накрыв тело Анны одеялом, немного постояли и ушли. Мы сделали все, что могли". x x x
15 апреля 1945 года, через две или три недели после смерти Анны Франк, Берген-Белзен был освобожден английскими войсками. Незадолго до их прихода руководство лагеря сделало попытку хоть частично замести следы своих преступлений и заставило две тысячи полумертвых заключенных копать могилы для еще не захороненных: ямы девятиметровой глубины в замерзшей земле. Пленники с лопатами еле плелись от могилы до могилы. А лагерный оркестр играл марш. Страшный танец мертвецов, который нельзя описать.
Вспоминает лейтенант-генерал Гонин, один из освободителей лагеря: "Я видел мужчин, которые, держа в руках кусок хлеба, ели червей, потому что не видели разницы между тем и другим. Я видел людей, привалившихся к горе трупов, поскольку они не могли удержаться на ногах. Я видел обнаженную женщину, моющуюся в резервуаре воды, в котором плавал труп младенца. Пленники были так истощены, что часто невозможно было понять: мужчина это или женщина. Нередко трупы лежали -- возможно, днями или неделями -- рядом со своими живыми соседями по нарам".
В Бергене-Белзене еще оставались 10.000 непогребенных тел, для которых нацисты по приказу освободителей должны были копать могилы. Но похоронить каждого в отдельности не было никакой возможности, а промедление означало опасность распространения тифа. Пришли на помощь бульдозеры. Они сбросили в одну могилу тысячи трупов. Военные священники и раввины торопливо читали молитвы.
24 апреля началась эвакуация заключенных, а в середине мая все бараки и другие строения лагеря были сожжены, в том числе барак Анны и Марго. Тела обеих девочек покоятся в общей безымянной могиле Берген-Белзена.
))